1. 

Лишь первого тебе не пережить.

В начале все неопытны и смертны.

Ты воскресаешь медленно, с трудом,

Ты возвращаешь зрение и слух,

Свою способность видеть миражи

И верить иногда в их достоверность.

Лишь первая в семерке  аксиом

На пару суток вышибает дух.

2.

Второй не заставляет умирать. 

За что ему – отдельное спасибо.

Он, в принципе, не то, чтоб не силён,

А просто ты уже не слишком жив.

Хотя петля на шее – лишь игра,

Актерство низкопробного пошиба.

Простительна для горестных времен

Спасительная разновидность лжи.

3. 

О третьем ты не вспомнишь никогда - 

Ты рассчитался за него с лихвою,

И память сохранила твой триумф

Взамен того, что было перед ним - 

Предательства, отчаянья, стыда.

Ты сделался прохладней головою,

Круг ближних разом намертво замкнув

И увеличив толщину брони.

4. 

Четвертому навстречу рвется смех.

Все заживает быстро, как на псине,

Гордыня  – твой заслуженный трофей,

Мираж неуязвимости – твой щит,

И кажется, привычным стал  успех,

(Не тянет поболтаться на осине),

И легкое пускание кровей

До крайности тебя не истощит.

5.

Да, пятый предсказуем, как синяк,

И, как  синяк, проходит – за неделю:

Разливом фиолетовых теней

Подчеркнута былая белизна. 

И если бы прикладывать пятак

К душе возможно было словно к телу,

То семь довольно неприятных дней

Из целой жизни – право,  не цена. 

6.

Шестой досаден как шлепок по лбу,  

Но каждый любит собственные грабли

Как повод посмеяться над собой 

И как причину все же поумнеть.

Ты волочешь на собственном горбу

Свой опыт и желаешь быть ограблен,

Изрядно утомившийся ходьбой

Через огонь и воду, через медь.

7. 

Потом в подсчетах пропадает смысл,

Поскольку нет нетронутого места.

Ты как в музее: тут трудилась плеть,

Вот там потертость нажита сумой,

Здесь червь сомненья дырочку прогрыз.

Но  саможалость больше неуместна.

Когда б тебя забыли пожалеть,

Ты просто не заметил бы седьмой.